---

Мертвый восток

Сибирь и Дальний Восток все больше погружаются в демографическую и экономическую пропасть

• Александр Попов, специальный корреспондент «Эксперт Online», главный редактор журнала «Эксперт Сибирь»
• Сергей Чернышов, заместитель главного редактора журнала «Эксперт Сибирь»

Сибирь и Дальний Восток все больше погружаются в демографическую и экономическую пропасть. Люди не хотят добывать полезные ископаемые, они хотят просто жить по-человечески.

Сорок процентов жителей Сибири и Дальнего Востока хотят уехать жить в другое место. Стремительно пустеющий восток России, с таким трудом освоенный, «кладовая страны», хранящая три четверти всех ее ресурсов, которую никто не хочет разрабатывать, — это проблема уже федерального уровня. Свежесозданное Министерство по развитию Дальнего Востока пока не представило никакой внятной стратегии того, как вдохнуть жизнь в этот регион, все заявления сводятся к отдельным масштабным затеям вроде строительства БАМ-2 или моста на Сахалин. Но строители БАМ-1, которые остались жить вдоль магистрали, могли бы многое рассказать о том, почему такие проекты в конечном итоге ведут в никуда и почему регион должен быть освоен системно и осмысленно. Крупными, но отдельными сырьевыми производствами (территориально-промышленными комплексами, как их называли в СССР) тут не обойдешься — придется развивать нормальную, полноценную экономику.

Точка отъезда и точка невозврата

Сегодня все проблемы Сибири и Дальнего Востока, на которые приходится 60% территории страны, можно выразить одним словом: уезжают. Сейчас здесь проживает всего 25 млн человек. И хотя практически во всех регионах Сибирского и Дальневосточного федеральных округов показатели рождаемости и смертности соответствуют общероссийским тенденциям (в Туве рождаемость и вовсе идентична «кавказской»), численность населения региона от переписи к переписи сокращается (см. график 1). При этом если Россия в целом с 1989-го по 2010 год потеряла 3,5% населения, то СФО — 8,6%, а ДФО и вовсе 20%. И дело не в повышенной смертности, а именно в миграции с востока в другие регионы (см. графики 2 и 3). То есть если в целом по России мы видим миграционный прирост в размере 13 человек на 10 тыс. жителей, то в Сибирском и Дальневосточном округах зафиксирован миграционный отток.

В результате, согласно данным Росстата, население регионов, составляющих нынешний ДФО, в новой России сократилось на 1,7 млн человек, а в некоторых сальдо миграции и вовсе превысило все мыслимые значения. Так, в Чукотском АО этот показатель равен 168 уехавших на тысячу живущих, в соседней Магаданской области — 120. В результате население области сократилось более чем в два раза (с 392 до 157 тыс. человек), а Чукотки и вовсе в три с лишним раза (со 164 до 51 тыс. человек) — цифры, как модно говорить, немыслимые для мирного времени.

«Серьезный отток населения с Дальнего Востока произошел сразу после распада СССР — тогда из некоторых городов уехало до 60 процентов населения, — говорит первый заместитель председателя правления Азиатско-Тихоокеанского банка Сергей Тырцев. — Уезжали целые поселки, расформировывались воинские части. Сейчас на Дальнем Востоке есть своя миграция — для людей, которые живут на Чукотке, Камчатке, в Магадане, “материками”, куда они хотели бы уехать, являются Амурская область, Приморский и Хабаровский края. Вместе с тем многие из них уезжают на юг России, да и Москва для многих активных людей остается целью их жизни».

Депопуляция не могла не сказаться на экономике восточных территорий. Для экономического развития важны такие демографические показатели, как количество экономически активного населения (зависит от возраста и учитывает, какое количество людей на территории потенциально может работать) и реально занятых в экономике (тех, которые действительно работают). По первому показателю в Сибири с некоторыми оговорками действуют общероссийские тенденции, поскольку в трудоспособный возраст и здесь вошли родившиеся в период беби-бума в конце 1980-х и доля экономически активного населения немного увеличилась. А вот на Дальнем Востоке этот показатель безнадежно отрицательный (см. график 3), что является следствием отъезда целыми семьями. В результате здесь уменьшается и численность населения в трудоспособном возрасте, и количество реально занятых в экономике. Что касается занятых в экономике, то и Сибирь, и Дальний Восток существенно опережают Россию по темпам падения этого показателя: так, в Сибирском округе его снижение составило 14% (по отношению к 1989 году, против общероссийских 10%), а на Дальнем Востоке так и вообще почти 20%. В Магаданской области работающих в 2010 году было на 70% меньше, чем в 1989-м.

Особняком стоит Республика Алтай — это единственный регион, показавший рост числа занятых в экономике на феноменальные 12% за последние десять лет. Объясняется это достижение просто. Во-первых, небольшим населением: полученные 12% — это на самом деле лишь 10 тыс. человек. Во-вторых, бурным развитием туризма. Регион, в который еще десять лет назад заезжали лишь немногочисленные «дикари» из соседних регионов, сегодня принимает более 1 млн человек в год — в среднем по пять туристов на каждого жителя региона. Туристический бум начался в республике около пяти лет назад, и именно с тех пор статистика неумолимо фиксирует рост занятых в экономике: молодежь устраивается работать на турбазы, пенсионеры пекут для туристов пирожки, а жители отдаленных деревень возят приезжих на лошадях к труднодоступным достопримечательностям.

Сибирские демографы утверждают, что тенденции депопуляции вот уже несколько лет как привели к «точке невозврата». Падающие кривые численности населения естественным путем не переломить. Нужна масштабная государственная политика как по закреплению существующего населения, так и по привлечению новых людей. Будем реалистами: пока задача в том, чтобы хотя бы не допустить дальнейшего сжатия населения на востоке и попытаться повысить его экономическую активность — не только за счет запуска новых «больших проектов», но и за счет расширения возможностей для частной инициативы.

Экономическая брешь

Конкурентоспособность сибирской и дальневосточной экономики в советское время держалась на трех китах — централизованных капвложениях и кредитах, гарантированных рынках сбыта и специфической системе цен и тарифов. Сегодня ни одного из этих условий нет. При этом нельзя сказать, что местная экономика тотально неконкурентоспособна. Есть целый ряд отраслей, которые востребованы мировым рынком. И это не только добывающие отрасли, но и высокотехнологичные, связанные с биотехнологиями и ИТ. Однако безоговорочное и тотальное лидерство в макрорегионах занимает все-таки сырьевой сектор — от лесной до неф­тегазовой промышленности. Согласно данным Сибирского таможенного управления (СТУ), более половины местного экспорта занимают лес и металлы, а в импорте преобладает продукция химической промышленности и машиностроения.

При этом если в абсолютном выражении объем инвестиций в СФО и ДФО за последние десять лет вырос в 9 и 13,3 раза соответственно (последняя цифра — самая стремительная динамика роста инвестиций среди федеральных округов), то в относительном выражении восточные округа проигрывают другим регионам. При этом основные деньги, которые пока приходят в восточную экономику, — государственные. «В прошлом году более триллиона рублей было инвестировано в основной капитал из всех источников финансирования на Дальнем Востоке. Однако если внимательно разобраться, то это либо государственные, либо опосредованно государственные деньги», — говорит генеральный директор ОАО «Фонд развития Дальнего Востока и Байкальского региона» (создан Внешэкономбанком в прошлом году) Геннадий Алексеев. Это явно демонстрируют двадцатилетние графики динамики индекса промышленного производства (график 4). Тогда как федеральные округа и большинство регионов показывают в целом общероссийский тренд (после некоторого торможения в 1990-х), и этот тренд плавный, то в отдельных регионах Дальнего Востока год от года наблюдаются резкие скачки — таковы, например, Сахалинская область, Чукотка и Приморье. Это следствие того, что регионы развиваются рывками, за счет больших, но разовых проектов — наподобие саммита АТЭС во Владивостоке или начала добычи золота на Чукотке. В результате оказывается, что некоторые регионы показывают колоссальный по российским масштабам уровень инвестиций, но уровень жизни населения от этого практически не меняется. Яркий пример — строительство моста на остров Русский во Владивостоке, который был торжественно открыт премьер-министром Дмитрием Медведевым 2 июля (правда, после его отъезда движение по мосту снова закрылось). Несмотря на то что, по словам Медведева, «это сооружение будет служить очень большому количеству людей», переход стоимостью более 33 млрд рублей после открытия и кратковременного использования во время саммита АТЭС послужит лишь 5,3 тыс. человек постоянного населения острова. И еще порядка 20 тыс. студентов и преподавателей пока еще аморфного Дальневосточного федерального университета, который предполагается расположить на площадках саммита АТЭС. Итого на каждого из посетителей и жителей острова бюджет потратил в среднем 1,3 млн рублей — фантастические по объему и нецелесообразности инвестиции.

Обратно на запад

В апреле-мае этого года ВЦИОМ провел опрос жителей Сибири и Дальнего Востока. Выяснилось, что 40% из них хотят уехать. Эти данные перекликаются и с другими подобными исследованиями. Скажем, в июне новосибирский центр маркетинговых исследований «ИнфоСкан» опубликовал результаты аналогичного опроса, согласно которому лишь 52% жителей города устраивает то место, где они сейчас живут, а каждый десятый новосибирец хотел бы уехать за рубеж.

Причины этого объективны: состояние ЖКХ (44% опрошенных), алкоголизм и наркомания (38%), состояние дорог (33%), коррупция в органах власти (29%) и большое число иммигрантов (22%).

Но главный негативный фактор, который отмечает почти половина сибиряков и дальневосточников, — относительная дороговизна жизни. Высокие цены на продукты питания, промтовары, энергоносители (в основном за счет больших транспортных издержек и сурового климата) больше не компенсируются повышенными, как было в СССР, зарплатами. В далекой Туве, например, большинство товаров стоит столько же, сколько в зажиточной Москве, а денег там люди получают много меньше. Поэтому они и хотят уехать — прежде всего за высокими зарплатами (и это из Сибири, где уровень жалованья традиционно был существенно выше, чем в остальной стране!) и, что еще важнее, за карьерными перспективами.

«Сложилось серьезное несоответствие. С одной стороны, оценка уровня жизни, которая учитывает количественные показатели. И эти показатели растут. Увеличиваются заработная плата, доходы. С другой — оценка качества жизни, которая не имеет четких критериев. Так вот, у людей есть субъективное ощущение, что качество их жизни снижается. И ситуация не только не исправляется, она становится все хуже. Резко возросшие ожидания людей, как мне кажется, и есть главная причина протестных настроений», — объясняет председатель Союза промышленников и предпринимателей Красноярского края Михаил Васильев, имея в виду под протестом желание 40% сибиряков и дальневосточников покинуть малую Родину.

На первый взгляд людям в Сибири, особенно в крупных городах, продолжающих усиленно стягивать на себя население с депрессивной периферии, есть где строить карьеру. Ведь на уровне бизнеса особой депрессии в регионах вроде бы не ощущается. Более того, из Сибири вышла масса компаний, уверенно шагнувших на федеральный и даже на мировой уровень. Достаточно вспомнить книготорговую сеть «Топ-книга» (ныне, правда, пребывающую в состоянии кризиса), ритейлера «Обувь России», фабрику мороженого «Инмарко» (куплена Unilever), красноярских мебельщиков из фирмы «Мекран» или сеть быстрого питания «Подорожник» из Кемерова. А томские инноваторы давно признаны коллегами из стран Европы (к примеру, «Микран» учредил СП с Nokia Siemens по производству станций связи 4G).

Тем не менее опрошенные нами представители бизнеса говорят, что реальных и крупных историй успеха в Сибири очень мало. «Гораздо больше историй провала. И даже те истории успеха, которые на слуху, не меняют общего негативного образа», — поясняет глава холдинга РАТМ Эдуард Таран (Новосибирск).

Дело не в административных барьерах, коррупции, высокой налоговой нагрузке или давлении силовиков. И в Сибири, и на Дальнем Востоке с этим не лучше и не хуже, чем в Европейской России. Дело в качестве среды обитания. «Я знаю имена ряда красноярских предпринимателей, которые закрыли здесь дела и уехали в Москву, Китай, Западную Европу, Америку. Уехали за лучшей жизнью, во всех ее проявлениях: бытовых, деловых, прочих», — констатирует Михаил Васильев.

«Люди ездят по миру, общаются и понимают, что местная среда их не удовлетворяет. Особенно это касается руководителей компаний, топ-менеджеров, которых, я считаю, и нужно здесь удерживать в первую очередь. Потому что если они уезжают — или компании совсем ломаются, или центры принятия решений переносятся в другие города, чаще в Москву. Надо не гордиться тем, что наши кадры востребованы в Intel, а делать все для того, чтобы они работали здесь», — говорит Александр Кычаков, бывший совладелец компании «Сибирский берег», ныне член бюро экспертного совета Агентства стратегических инициатив и председатель правления фонда «Эндаумент НГУ». «У меня вообще есть устойчивое ощущение какой-то временности местной жизни. И власть ведет себя как временщики, и люди ведут себя так, словно при любой возможности готовы отсюда уехать. Во всяком случае, когда я встречаюсь с коллегами-предпринимателями, тема отъезда поднимается довольно часто. Это неправильно», — вторит ему Александр Гельманов, генеральный директор компании «Синтез-Н» (ИТ-сектор, одна из крупнейших компаний отрасли в Красноярске).

Пока улучшить качество жизни предполагается так: сначала вовлечь в оборот новые месторождения, большей частью открытые еще в годы СССР, запустить «новую индустриализацию» восточных территорий (или — местами — доиндустриализацию) и за счет «сырьевой ренты» и общего роста налоговой базы обустроить местную жизнь. Во всяком случае, именно в этой привычной логике «нового колониализма» лежат все последние инициативы федерального центра.

Мещанская жажда комфорта

Проблема в том, что экономика Сибири и Дальнего Востока и так исторически имеет чрезвычайно упрощенную структуру. Типичные места работы местного населения — либо заводы и карьеры, либо торговля и сектор услуг. «Крупные проекты первого передела сырья, разработанные еще во времена СССР, не конвертируются в повышение качества жизни местного населения», — говорит иркутянин, а ныне представитель AREP Group в России Алексей Козьмин. Кстати, не вдохновляется «нефтегазовой романтикой» и современная молодежь. Согласно исследованию, проведенному в Иркутской области, всего 5,4% выпускников местных вузов и молодых специалистов хотели бы работать в нефтянке (даже несмотря на то, что отрасль в последние годы стала активно развиваться!).

«Во многом негативное отношение к добыче сырья — это результат субъективного восприятия, оставшегося с советских времен, когда разработка сырьевых ресурсов ассоциировалась исключительно с лагерно-барачной жизнью и тяжелейшими условиями труда, — объясняет этот сдвиг директор по стратегии группы En+ Дмитрий Юдин (по мнению En+, единственный пусть развития восточных территорий России — это как раз новая индустриализация. — “Эксперт”). — У нас нет системного, комплексного подхода к освоению ресурсов на современном уровне. Тогда как есть целый ряд стран, которые сделали ставку на добычу сырья, но их просто язык не поворачивается назвать сырьевыми — в первую очередь это Канада, Австралия, Бразилия. Так, Австралия выиграла на трех волнах индустриализации в АТР, поставляя ресурсы сначала в Японию во времена экономического бума, затем переориентировав экспорт на Корею, а в последние пять-семь лет — на Китай».

Добыча сырья — это всегда лишь первый этап, уверяет Юдин; дальше подтянутся машиностроение, которое обслуживает добычу, потом переработка и так далее, пока не дойдет до высокотехнологичных производств. «С чего-то надо начинать. Все же сырье — это наше естественное, очевидное конкурентное преимущество, тем более при наличии близлежащих рынков сбыта (в первую очередь Китая), и если его добычу сделать национальным проектом, то и отношение людей к нему кардинально поменяется», — убежден он. «Да пусть у нас будет простая экономика, — соглашается с Юдиным Эдуард Таран. — Раз мы лучше всех умеем добывать и продавать нефть и газ, давайте этим и заниматься, только еще лучше. Под крупные проекты подтянутся более мелкие. Важно, чтобы население стало богаче, тогда и экономика сама усложнится».

Однако невозможно отрицать, что это очень долгий путь, как минимум на пару десятилетий. Так, в ходе реализации проекта Богучанского энергометаллургического объединения несколько лет назад было создано СП с французской компанией по производству промышленных кранов. Предполагалось, что краны будут использоваться для строительства Богучанского алюминиевого завода, а заодно продаваться сторонним компаниям. Но до сих пор это СП не заработало в полную силу. Пока остальные отрасли будут «подтягиваться», на Востоке просто никого не останется.

Так где же выход? «На наш взгляд, в макро­регионе необходимо создавать условия не только для привлечения крупных инвестиций, в том числе иностранных, но и оказывать активную поддержку малому и среднему бизнесу, так как в этих сферах создается немало рабочих мест, — считает Богдан Зыков, аналитик “БКС Экспресс”, входящей в новосибирскую группу БКС. — Это могут быть налоговые льготы, субсидии, снижение административных барьеров, создание при муниципалитетах специальных органов по проблемам местного бизнеса и так далее».

Другими словами, единственный путь развития востока нашей страны настолько же очевиден, насколько и сложен, — необходимо создать на всей этой огромной территории полноценный хозяйственный контур с заметными долями не только сырьевой или высокотехнологичной промышленности, но и любой другой индустрии — легкой, обрабатывающей, производящей обычные товары повседневного спроса и т. п. Наконец, создать экономику с полноценным и современным сектором услуг, в которых так нуждаются люди.

Для этого нужны как минимум три вещи. Во-первых, заставить крупные корпорации, которые ведут добычу и переработку природных ресурсов, максимально привлекать для работы местные компании. «Для подряда. От рытья канав до высокотехнологичных ИТ-услуг. Это даст огромный толчок развитию среднего и малого бизнеса. Сейчас для местной компании получить такой подряд фактически невозможно», — говорит Александр Гельманов.

И ему можно поверить: пару лет назад губернатор Красноярского края Лев Кузнецов открыто признавал, что местная индустрия от начала разработки Ванкора не особо выиграла — хотя потребности новой отрасли в оборудовании и услугах были колоссальными. «Есть претензии к крупным монополиям, которые присутствуют, что бы там ни говорили в антимонопольной службе, в каждой из отраслей. Рынки закупок поделены. Монополии работают со своими системами снабжения, которые в конечном итоге имеют выход на зарубежных поставщиков. Поэтому рынок для среднего бизнеса ограничен, по сути, муниципальными и государственными заказами», — добавляет Михаил Васильев.

Второе направление — планомерное развитие среднего и малого бизнеса, ориентированного на выпуск продукции внутреннего и повседневного спроса. «Людям всегда надо будет одеваться, питаться, отдыхать, проводить досуг. Все это направления для частного капитала. И он придет туда, где будет довольное и богатое население», — считает Эдуард Таран. Пока региональные власти уделяют таким компаниям мало внимания: акцент делается на привлечение (или поддержку) крупных налогоплательщиков в инновационном секторе, который уже стал священной коровой. «Пока что акцент заметно смещен на добычу и переработку природных ресурсов (нефтегазовый, горнорудный, лесозаготовительный сегменты), но необходимо постепенно преодолевать эту однобокость, — уверен Богдан Зыков. — Подвижки в этом направлении уже есть. К примеру, мощный научно-образовательный потенциал таких регионов, как Новосибирская и Томская области, за последние годы позволил создать там точки роста в ИТ-сфере, биотехнологиях, нанотехнологиях, медицинских инновациях». Однако и высокие технологии тоже нельзя считать спасением. Сколько процентов людей могут и хотят ими заниматься? Например, в новосибирском Академгородке сформирована индустрия по производству видеоигр, торгующая ими по всему миру; наиболее яркий ее представитель — компания Alawar, имеющая годовой оборот в сотни миллионов рублей. Шесть тысяч программистов, большая часть которых занята в этих компаниях, никуда уезжать из сибирской тайги не собираются. Но ведь это капля в море на фоне количества экономически активного населения. Главное, непонятно, как усилия небольшой по масштабам инновационной экономики, пока еще лишь зарождающейся в Сибири и сконцентрированной в нескольких небольших «оазисах» (Академгородок, Томск, Кольцово, федеральный университет в Красноярске), повлияют на качество жизни, то есть на ключевой фактор для жителей востока России, которые готовы в любой момент сняться с места и уехать?

Вешалки, ведра и туалетная бумага

Недавно «Эксперт Сибирь» попытался оценить долю местных производителей товаров народного потребления на полках крупных сетевых ритейлеров. Выяснилось, что кроме пищевой продукции, которая превалирует на полках сетей в силу небольших сроков годности, местным производителям нечего предоставить розничным гигантам. В небольших количествах поставляется бытовая химия, вешалки, туалетная бумага, одеяла и подушки, ведра и незамысловатая мебель.

Между тем в потребительском секторе крутятся немалые деньги. В одной только Новосибирской области, которая считается логистическим центром как минимум всей Западной Сибири, объем рынка розничной торговли непродовольственными товарами в 2011 году составил 212,4 млрд рублей (в целом по СФО — свыше триллиона). Но больше половины этой суммы приходится на долю импорта и явно не остается в экономике региона. Получается, что из Сибири теперь «качают» не только нефть и газ, но и деньги потребителей. Заполнить полки крупных сетей местной продукцией — чем не глобальная цель? Заниматься тазиками или стульями действительно не так престижно, как инновационными зонами, технопарками или большой индустрией. А потому подобных игроков, вынужденных самостоятельно пробиваться к успеху, власти обычно не замечают и не стимулируют.

Вспомним 33 млрд рублей, потраченных на мост во Владивостоке, и представим, что сходную сумму вложили в легкую промышленность. На эти деньги можно было бы запустить целый обувной кластер — пять-шесть обувных фабрик и обслуживающий их кожевенный завод. Инвестиции составили бы всего 5–6 млрд рублей, так что осталось бы и на социальную инфраструктуру, и даже, возможно, на мост. А занято в этом кластере было бы несколько тысяч человек.

 «Сегодня обувное производство в России находится в непростой ситуации. У нас осталось несколько кожевенных заводов, два-три десятка крупных обувных фабрик на всю страну, — сказали “Эксперту” в компании “Обувь России” (она пыталась производить товар внутри страны, но была вынуждена перенести производство в Китай). — Поэтому развитие отрасли требует государственных инвестиций. Так в свое время, более двадцати лет назад, поступили в Китае. Сейчас Китай производит более 10 миллиардов пар обуви в год, у них есть три обувных центра. В этих городах находятся десятки тысяч обувных фабрик. Производят в одном месте все — начиная со станков и заканчивая фурнитурой. В России тоже можно создать несколько обувных кластеров в разных регионах страны». При этом рынок обуви в России довольно емкий и еще не насыщенный, а развитие обувной промышленности даст мультипликативный эффект, который найдет отражение в сельском хозяйстве, химической промышленности, торговле. Наверняка подобные перспективы есть и у других производств. Можно было бы сформировать специализированные индустриальные парки с ориентацией на местных производителей на базе умерших или сжавшихся остатков советской индустрии. В городах Сибири таких опустевших «островов индустриализации» достаточно. В таком случае и крупные торговые сети смогут подключиться к процессу и заказывать компаниям продукцию, например, под собственными марками или ту, которая пользуется спросом у покупателей, но до сих пор импортируется.

И, наконец, третий важный момент — развитие инфраструктуры, причем в широком смысле этого слова. Изношенный жилой фонд и коммуникации, зашкаливающий срок службы самолетов, судов и спецтранспорта, аварийные участки дорог, работающие на пределе возможностей и мощностей элементы энергоснабжения — все это давно вошло в повседневный быт сибиряков и жителей Дальнего Востока. По сути, люди, живущие здесь, оказались заложниками разваливающегося на глазах хозяйства. Между тем техногенные угрозы могут ударить по будущему макрорегионов востока России не меньше, чем депопуляция. Достаточно вспомнить катастрофу на Саяно-Шушенской ГЭС или постоянно замерзающие из-за прохудившихся труб поселки.

Особенно серьезные инвестиции необходимы транспортным коммуникациям — как внутри макрорегионов, так и для их связи с европейской частью России. «Большое значение имеют увеличение пропускной способности БАМа (к 2015 году она должна увеличиться как минимум в три раза), развитие восточных портов и малой авиации, — перечисляет Богдан Зыков из БКС. — Расширение транспортно-логистических возможностей макрорегиона позволит ускорить сотрудничество со странами АТР, что, в свою очередь, будет способствовать не только притоку зарубежных инвестиций и созданию новых рабочих мест, но и появлению современного оборудования, передовых технологий, системы менеджмента и новых знаний».

Но, конечно, люди тоже должны взять себя в руки и перестать уезжать. Ведь, по большому счету, кроме них самих, менять их жизнь особо некому. Авторы этого текста не москвичи и могут позволить себе сказать это.

В подготовке материала принимали участие Вячеслав Корзун (Красноярск) и Евгения Обухова

Возьмем пример с Аляски

Аляска в чем-то похожа на восточные территории России: тот же суровый климат, та же удаленность от основной части страны, то же стратегическое значение и огромные залежи полезных ископаемых. При этом с Аляски не стремятся уехать, ее население устойчиво растет и живет довольно неплохо — частных самолетов и вертолетов в расчете на душу населения на Аляске в разы больше, чем в США в целом.

Главные доходы Аляска получает от разработки полезных ископаемых, вокруг которых сложилась довольно обширная обслуживающая промышленность и сфера услуг. При этом добывающие компании платят в виде налогов и других отчислений до половины своих доходов. На Аляске создан аналог российского стабфонда, куда тоже поступают доходы от продажи ресурсов — однако с той разницей, что фонд выплачивает регулярные дивиденды всем жителям Аляски, то есть этот штат похож на арабские государства, где все население может припеваючи жить на нефтяную ренту. При этом налогов местные жители не платят (ни в бюджет штата, ни в федеральный бюджет), за счет государства строится и поддерживается в рабочем состоянии инфраструктура ЖКХ (в аляскинском климате это довольно дорого), средств на образование и медицину выделяется больше, чем в среднем по стране, а местное сельское хозяйство получает крупные дотации.

«Эксперт» №27 (810) 09 июл 2012 года

http://expert.ru/expert/2012/27/mertvyij-vostok/